«Ничего не стоит жена, если она не может быть настоящей помощницей своему мужу», - Юрий Герман, «Дорогой мой человек».
В понедельник, 9 мая 2016 года вся Россия отмечает 71-ю годовщину победы в Великой Отечественной войне. Страна чествует своих героев. Во всех городах проходят парады и праздничные мероприятия в честь победителей, которые жизнью и невероятными страданиями заплатили за свободу и мир на нашей планете.
Многие ветераны говорят, что ужас войны убивает в человеке все чувства, оставляя только давящее ожидание нового сражения и горечь от потери близких. Однако, несмотря ни на что, люди испытывали необходимость в простых человеческих чувствах: мимолетной радости от щебечущего вдалеке соловья; пылающей в груди тоски по любимым, с которыми разлучила война. Бывало и так, что отвыкшие от теплых, добрых чувств, эмоционально оголодавшие воины находили на полях сражений свою любовь. МОСЛЕНТА собрала истории настоящей счастливой военной и послевоенной любви.
Юлия Андриановна Гулина, 92 года
Юлия Гулина на праздновании Дня Победы в Парке Горького
из личного архива Юлии Гулиной
Перед самым началом войны я уехала к тетке в Мелекесс (сейчас Димитровград, Ульяновская область) и там заканчивала 10 класс. Мне было 18 неполных лет. Война началась, и поскольку я была очень большая патриотка своей страны, то сразу же со своими подругами побежала в военкомат, чтобы нас забрали на фронт.
Нам сказали: Девочки, а что вы там будете делать? У нас не было никакой профессии, поэтому мы бросились сразу на курсы медсестер. После их окончания в 1942 году меня с моими девочками отправили в Куйбышевскую область, где формировалась десантная дивизия. Нас распределили по частями, и я оказалась в 76-й полковой батарее и стала санитарным инструктором.
Мои родные, конечно, без восторга отнеслись к тому, что я рвалась на фронт. Все говорили: «Ты что, дурочка? А я решила, что без меня победы не будет».
Я такие высокопарные слова не говорила, но отвечала: «Нет, я должна». Затем началась Сталинградская битва, мы были на Среднем Дону и потом дошли до Украины, где в Харькове я попала в окружение и пробыла там около семи месяцев. Потом меня судьба забросила в Днепропетровск. Там оказалась часть, где служил Николай Васильевич Гулин – врач и мой будущий муж. В 35-м гвардейском полку воздушно-десантной дивизии.
В то время, когда мы были на Дону, они сражались в Сталинграде. Дивизию туда выбросили, и немцы разбили их в пух и прах. От всего полка остались какие-то части, их вывели и отправили в Днепропетровск. Там и началась наша совместная война.
Меня направили в его полк, который находился буквально в километре от передовой. Наша задача была – доставлять раненых в санитарный пункт, перебинтовать, накормить, напоить, уложить и сразу же транспортировать.
В полку все девчонки были украинки, ему они не нравились. Видно, среди них я чем-то выделялась.
И вдруг в декабре 1943 года, перед Новым годом, меня вызывает командир полка к себе. Я явилась, как полагается. Командир сказал: «Вот у меня сидит Гулин, и он говорит, что ты ему нравишься». Я отвечаю: «Ну и что, за чем дело стало?» А он: «Ну ты что, не можешь сказать, что он тебе тоже нравится?» Я сказала: «Ну нравится, и что дальше?» Он вызвал начальника штаба и сказал ему писать приказ по полку, что с такого-то числа Ляпиговскую (девичья фамилия Юлии Андриановны) считать Гулиной, что она его жена. Это была официальная бумага, как в ЗАГСе.
Я ей тогда совершенно не придала никакого значения. Конечно, мы до этого с Николаем встречались, он мне действительно нравился, но никаких поползновений в его сторону я не предпринимала. Отметить такую своеобразную «свадьбу» у нас не получилось. На фронте совсем не было возможности как-то собраться, посидеть и уж тем более танцевать, например.
Ну чего-то там налили, отметили немножко и все, на этом дело кончилось. А так, у него свой вещмешок, у меня свой – вот так мы и жили всю войну.
Когда шло наступление, мы как санитары шли сзади, нам находили какое-то место, подходящее для санитарного пункта, и мы должны были развернуть свои палатки, разложить медикаменты. Наш командир – старший врач полка и мой муж – в это время организовывал весь этот процесс.
Он следил за тем, чтобы мы вовремя развернули палатки и были готовы принять раненых. Если мы припоздали, то нам доставалось очень сильно. И никаких поблажек из-за моего замужества за одним из командиров нашего полка мне не делали. На фронте все были в одинаковом положении.
У меня даже вот всего три медали, например, в отличие от моих сослуживцев, других санитарок. Муж вообще очень боялся как-то меня переоценить, чтобы ничего там не подумали, что меня просто так награждают.
Никаких привилегий на войне мое замужество мне не дало. Это была такая особенность его характера. Я ему говорила потом: «Ага, поскромничал. Мне только три медали дал, а им – вон сколько».
А любви на фронте, на самом деле, никакой не было. Какие-то мимолетные встречи и не более того. Для этого не было никаких условий. Просто, встретились двое военнослужащих, хорошо друг к другу относятся и все. Он начальник, а ты подчиненный, ничего такого. Николай мне очень напоминал Баталова из «Дорогой мой человек» (актер Алексей Баталов, сыгравший главного героя фильма Иосифа Хейфица «Дорогой мой человек» – врача Владимира Устименко).
Мы совсем не проявляли своих чувств, потому что и не умели, и вообще не так были воспитаны. Может, характеры такие. Наша любовь была внутри нас, всегда рядом. А собирались мы вместе на свидание и песни пели, когда на марше шли по 45 километров.
У пехоты не было никаких автомобилей, ничего, поэтому приходилось тащить все на себе. Однажды, когда мои сослуживицы узнали, что я считаюсь женой нашего командира, одна из них мне сказала: «Ну вот, жена, на тебе мешок с вещами твоего мужа и распоряжайся ими».
Вместе мы с Николаем бывали только, когда была какая-то передышка. Мы пошли по Украине, освобождали Одессу, затем нас направили на Варшаву. Это было в 1944 году. В Польше в августе 1944 года был приказ по армиям. Женщин, которые были призваны добровольно, и служат в низших званиях, можно было демобилизовать. И я отправилась в Одессу, поступать в медицинский институт. Я стала учиться, а муж воевал.
В самом конце войны меня в Москву из Одессы к себе позвала будущая свекровь, и я тут уже заканчивала институт, а муж был на фронте. Они жили в деревянном доме на 2-й Мещанской улице (сейчас улица Гиляровского). Я жила у свекрови, она меня восприняла очень хорошо. Она относилась ко мне с очень большим уважением, не говорила: Вот там какая-то фронтовая приехала. Я сразу же стала учиться.
Он получил еще несколько ранений, потому что был очень храбрый командир, всегда шел в атаку со своими подчиненными. Никогда не чурался передовой.
Мы часто переписывались и, несмотря на долгую разлуку, он и я, мы оказались верны вот тому самому приказу нашего командира в 1943 году.
Юлия Гулина (крайняя справа) с боевыми подругами, 1942 год
Фото: из личного архива Юлии Гулиной
Когда война закончилась, он был в Германии, вызвал меня туда. В Берлине, в консульстве, было официальное бракосочетание. С этих пор мы и живем вместе. По сути дела, там и началась наша семейная жизнь. В Германии, в Заальфельде был один смешной эпизод, когда я лежала в роддоме, беременная нашим первым сыном.
Николай со своим полком уходил на какие-то учения постоянно. И когда родился сын, он прислал оттуда в этот медсанбат, где я лежала, чемоданчик с вещами для ребенка. Когда я его открыла, он оказался полон бутылками водки. Они предназначались бригаде врачей, которая принимала роды. Выяснилось, что чемоданы просто перепутали.
В Германии мы с сыном оставались недолго, нас попросили уехать в Москву, и я больше туда не возвращалась, а он почти на шесть лет остался там еще служить. Я жила со своей свекровью на Мещанской. Затем наши оккупационные войска начали выводить из Германии, и Николай вернулся в Москву. В этом деревянном домишке мы прожили почти 30 лет.
Их сломали, и нас переселили в свою собственную квартиру. А так, с характером моего мужа, я не знаю, когда мы бы вообще получили свое жилье. Он никогда ничего не просил, не суетился, совсем не такой был человек.
Вот так и создавалась моя семья, она была проверена фронтом, временем. С ним мы прожили долгую счастливую жизнь, родили двоих детей. Так получилось, что он умер раньше, а я вот еще жива.
Владимир Фарафонов, 63 года (рассказывает историю любви своих родителей)
Мстислав и Лидия Фарафоновы
В день начала войны, 22 июня 1941 года, мой папа Фарафонов Мстислав Прокофьевич закончил 10 класс. От военкомата его отправили учиться в Севастопольское военно-морское училище. Отец всегда хотел быть военным моряком, потому что он родился в Башкирии, никогда не видел моря и испытывал к нему романтические чувства. Он попал на ускоренные курсы плавательного состава.
Фронт достаточно быстро продвигался к Севастополю, Крым оставили немцам, поэтому ему пришлось, будучи курсантом, участвовать в обороне города. Он получил ранение обеих ног и обморожение. Его отправили доучиваться в Баку, а школьный аттестат и остальные документы остались в училище в Севастополе. Отец участвовал в охране тыловых частей, которые занимались добычей нефти.
Закончив училище на Каспийском море, он попал служить в северный военно-морской флот в город Ваенга (сейчас Североморск). Он был сначала первым помощником, потом капитаном большого морского охотника, серии «турбинист».
Почему в таком юном возрасте, ему было всего 19 лет, его поставили командовать целым кораблем? Потому что они занимались сопровождением английских караванов, которые доставляли нам по ленд-лизу, и часто гибли.
В этих местах было очень много немецких подводных лодок. Плюс ко всему советские корабли были не самые совершенные. Не было акустики и других всевозможных технических приспособлений. Поэтому набирали команды в основном из заключенных, молодых и тех, у кого не было семей.
Мстислав Фарафонов (второй слева) с товарищами по военно-морскому училищу
из личного архива Владимира Фарафонова
Но, по счастливой случайности, отец остался жив и даже подбил одну немецкую лодку. За это его даже представили к награде, присвоили звезду Героя Советского Союза, выплатили денежное вознаграждение. Однако, поскольку они были фактически дети, по 20 лет, то деньги, конечно пропили.
Затем в порту Ваенги завязалась драка, а потом еще и перестрелка с английскими летчиками. Отца все-таки отправили в штрафбат, а звезду отобрали.
В конце 1944 года он участвовал в высадке десанта в Норвегии. Его ранили пулеметной очередью в спину, а потом отправили в госпиталь, где он пролежал почти до мая 1945 года и был комиссован по ранению.
Любовь на войне безумна. Когда гибнут миллионы, счастье двоих – такое хрупкое и хрустальное, - становится почти нереальным…
О Великой Отечественной войне написаны сотни тысяч книг, статей, снято множество фильмов. Все это для того, чтобы мы помнили о том, какой она бывает страшной и разрушительной, как легко оборвать человеческую жизнь. О любви, а тем более о сексе на войне говорить не принято. Мол, не подходящая это тема для обсуждения, «стыдная»… Тем не менее, это тоже - часть нашей истории, а свою историю нужно знать.
Вот что вспоминают наши старики….
Я не забуду тебя никогда…
Был июль сорок первого. Западная Белоруссия. И мы отступаем по всему фронту.
Мы – это артиллерийский расчет в составе пяти человек. В нашем распоряжении «полуторка» и прицепленная к ней «сорокопятка» (пушка 45 калибра). По дороге тысячи беженцев. Идут, несут, везут… Периодически налетают «мессершмиты», бомбят и поливают из пулеметов дорогу. Беженцы толпами бросаются от дороги в лес. Наш командир – пожилой, сердобольный человек, встретивший третью войну (он прошел гражданскую, финскую и вот Великая Отечественная), – насажал в нашу машину женщин и детей так, что шевельнуться нельзя. Мне посадили на руки молоденькую девушку, рядом сидит наш наводчик с мальчишкой на руках… А «полуторку» бросает из стороны в сторону, подкидывает на ухабах… И сидящая у меня на руках девушка елозит по мне так, что мне совсем уже невмоготу... Легонькое ситцевое платьице служило плохим изолятором, а трусы в то время, да еще в деревне, никто не носил. Я с ней заговорил, спросил, как ее зовут, она сказала, что зовут ее Олесей и что ей 17 лет. Я сказал, что зовут меня Иваном и что мне 20... Надо понять мое состояние, и я начал ее уговаривать…
А если, - говорю, - сейчас будет налет, прямое попадание и от нас ничего не останется?! Но она не соглашается ни в какую. Вцепилась в свое платьице, натягивает на коленки и только дрожит вся. И вдруг - мощный взрыв позади машины. В темноте «полуторку» кинуло влево. Вскрикнула женщина. Луч фонарика нашего наводчика скользнул в сторону раненой, ей помогали женщины… И тут Олеся тронула меня за руку и я понял, что она согласна…
Она отпустила свое платьице, я сцепил руки у нее на животе и начал потихоньку действовать. Добро, что на солдатских кальсонах всего одна верхняя пуговица. И вот у нас все получилось. После первого шока она успокоилась, я понял, что она входит в раж, она даже стала потихоньку мне помогать… И… сильный взрыв по правому борту. Машину бросило влево, и я почувствовал, что Олеся стала с меня соскальзывать, но как-то странно. Не своим голосом я закричал наводчику, чтобы он зажег фонарь. Луч скользнул по лицу девушки. Черная струйка стекала к подбородку. Осколок угодил прямо в висок. Ее смерть была мгновенной.
Вот такое было время. Никто не знал, где и как смерть встречать придется…
Рассказ фронтовика записал преподаватель физкультуры СШ № 7 г. Пятигорска
Владимир Васильевич ДЕНИСОВ.
Конец фрау Эльзы
Мой земляк, Павел Матюнин вернулся с фронта героем. Когда он в начищенных до блеска хромовых сапогах, в натянутых, как струна, галифе, в гимнастерке, увешанной орденами и медалями и перетянутой портупеей, шествовал по деревенской улице, девушки и молодые вдовушки по пояс высовывались в окна и откровенно любовались красавцем-офицером. Казалось, вся женская половина деревни была по уши влюблена в героя-фронтовика.
Мы, мальчишки, ватагой сопровождали Павла. Каждый из нас норовил потрогать его награды, померить фуражку с блестящей кокардой, пройти бок о бок с героем.
И как же я был счастлив, когда дядя Павел заходил к нам в гости, чтобы побеседовать за стаканом самогона с моим отцом-фронтовиком! Отец в самом начале получил тяжелое ранение, остался инвалидом и всю правду о войне знал только понаслышке. А дядя Павел дошел до Берлина, и ему было о чем рассказать. Я слушал его с замиранием сердца и лишний раз убеждался, что дядя Павел - настоящий герой. Но однажды, крепко подвыпив, мой кумир поведал отцу такую историю.
Шел 1945 год. Уже близка была победа. Стрелковый полк, в котором служил лейтенант Матюнин, форсировав реку Эльбу, с боями занял город Дрезден. Командир взвода с группой автоматчиков решил проверить особняк на окраине города – не укрылись ли там фашисты? На стук вышла хозяйка особняка – молодая немка. Она была настолько красива, что офицер лишился дара речи. Заметив замешательство Павла, девушка певуче молвила: «Их фрау Эльза. Битте ин хауз» – и жестом пригласила гостей в дом.
Придя в себя, Павел дал указание автоматчикам проверить хозяйственные постройки и дожидаться его во дворе, а сам вошел в апартаменты хозяйки. Она тотчас накрыла стол: поставила шнапс, закуску и радушно пригласила русского офицера к столу.
Дальше события развивались с катастрофической быстротой. Захмелевшая хозяйка прильнула к красавцу-офицеру и Павел, за долгие годы войны соскучившийся по женской ласке, не смог устоять. Взяв красавицу Эльзу на руки, он понес ее в спальню, где и показал ей всю свою молодецкую удаль.
Когда все было кончено, и Павлу пришла пора уходить, ненасытная хозяйка не пожелала расставаться с неистовым русским. Взяв инициативу в свои руки, немка неожиданно перешла к оральному сексу. Известно, что у нас в ту пору секс считался чем-то постыдным. Для деревенского парня такое проявление страсти было чем-то неслыханным и диким. Потрясенный Павел достал из кобуры пистолет и выстрелил в красавицу-немку…
Когда рассказ был окончен, отец, не проронив ни слова, как-то неодобрительно взглянул на собеседника и опустил голову. Заметив его реакцию, дядя Павел предложил выпить еще по одной. А я выбежал на улицу, забился в стог сена и заплакал.
Петр Петрович КУЗНЕЦОВ, Брянская область.
Военно-полевой роман
Когда началась война, мне было всего 14 лет, но не смотря на возраст, мы с ровесниками уже работали в колхозе наравне со взрослыми. Денег нам, конечно же, не платили, но кушать давали, а это много тогда значило. Грамотных в деревне было мало, а я закончила шесть классов, поэтому меня и поставили учетчицей в первую полеводческую бригаду. Также моей обязанностью было читать бригаде газеты со сводками Совинформбюро. Почти в каждой газете попадались обращения солдат с просьбой к девушкам писали им письма и знакомиться… А у нас в бригаде одни женщины, я им читаю, а они плачут. Все они до войны замужние были. Но мужья как ушли на фронт, так сразу и сгинули – кто погиб, кто без вести пропал… Остались дети десятилетние и старики столетние... Ну я и предложила: «Не горюйте, бабы, давайте все вместе напишем на адрес полевой почты, где мой друг служит, авось там женихи найдутся»… А я давно уже переписывалась с братом подруги. Какие мне Петя письма ласковые писал! В любви признавался, обещал, что как фрицев прогоним, сразу замуж меня позовет»…
Написали мы коллективное письмо, мол: «Здравствуйте, товарищи бойцы, с приветом к вам, девчата…», и все под ним подписались. И ответы все получили… Таким образом, у меня появился новый друг, старший лейтенант Александр Иванович Ионин. Переписка у нас с ним завязалась бойкая, и он попросил у меня фотографию. Я и посыла… одну – Ионину, а другую - Пете. Хотела поддержать боевой дух ребят. А получилось наоборот… Прислал мне Петя письмо со словами: «Мы Сашей служим в одной части. Неужели ты думала, что мы не знакомы? Знаешь, как мне тошно стало, когда он фото «своей девушки» мне показал? Видимо, ты, Ниночка, захотела лишнюю звездочку… Ведь я - лейтенант, а он - старший лейтенант… Что же, считай, что ты ее получила...»
Сколько ни писала я Петру, стараясь все объяснить – не простил он меня. А потом убили его. Так я потеряла дорогого сердцу человека... А с Иониным переписка продолжалась, до самого конца войны. Я чувствовала, что он сильно в меня влюбился. И во мне тоже что-то пробудилось… стала считать его своим женихом. Тем более, что он меня со своими родственниками заочно познакомил… Мы с его сестрой и племянником (Володей) часто писали друг другу. (Жили они в станице Березанской на Кубани). Наконец, долгожданная весть: он приезжает! Володя зовет в гости. Поехала я… Встретил он меня и говорит… Так, мол и так, Саша женат, и женился еще до войны. Но жена ему не нравится, так что... Как услышала я это – в глазах все поплыло. Поняла я, что это расплата мне за предательство Пети. Отказалась я идти к Саше (хотя увидеть его хотелось больше всего на свете), вернулась домой. О том, что можно женатого любить я и не думала – так воспитана была, что считала это невозможным.
А замуж я в итоге вышла лишь в 32 года… Неженатые мужчины после войны большой редкостью были… Сейчас снова одна, мужа похоронила… И часто вспоминаю своих лейтенантов и размышляю о нашей не состоявшейся любви. Одним утешаюсь… Все четыре года, пока Саша бился на передовой, я его ждала и согревала его душу ласковыми письмами. Когда-то он сказал, что только благодаря этому он и остался невредим – потому, что хотел вернуться к любимой девушке. Не знаю, жив ли он? Сейчас ему должно быть 88 лет…
Нина Савельевна БОРОДАНОВА (в девичестве ЧЕХОНИНА), Краснодарский край.
Любимый постоялец
Началась эта история в 42-м году, когда 25-летний боец, контуженый и раненный в ногу возвращался из госпиталя домой. Кое-как добрался до Пскова, а там вокзал разбомблен и поезда очень плохо ходят. А до дома еще тысячи километров. Что делать солдату? Свернул он в улочку подле станции, постучался в первый попавшийся домик и попросился переночевать. Хозяйка с дочкой (лет 13 девчонке было), встретили гостя радушно.
А хозяйке дома, ее звали Груней, стукнуло 32 годочка, самый сок... Мужа у нее в 41-м убило. Одной бабе несладко... А солдат ладный: высокий, черноволосый, усатый, с голубыми глазами… И тоже без женщины истосковался... В общем, все у них сладилось в первую же ночь… Предложила Груня Николаю остаться, он и остался.
Раны беспокоили его, но Николай как мог, помогал Груне по хозяйству: дров нарубит, воды принесет, ужин сготовит… Все женщины завидовали Груному счастью: такой мужик видный, и сам в дом пришел! Так и прожили они примерно три года, а потом Николай вдруг заметил, что Грунина дочка превратилась в прекрасную девушку. Николай и не заметил, как влюбился. А Тоня еще девчонкой заглядывалась на него… Вспыхнула между ними любовь тайная. Но сияющие глаза разве спрячешь?
Когда все открылось, Груня горько плакала, проклиная Николая и Тоню… И точно накликала беду в дом: не прошло и недели, как Николай слег в бреду и горячке – боевые ранения дали о себе знать. Врачи сказали, что Николай безнадежен. Тоня ухаживала за ним и тихонько плакала. А Груня ревела в голос… Похоронили они Николая. А Тоня через три месяца девочку от него родила. Принесла ее из роддома и ушла неизвестно куда. Олеся выросла вся в отца, такая же красавица. Вырастила ее Груня… О том, кто ее настоящая мать, Олеся до сих пор не знает.
Ольга Владимировна МЕЛЕНЧУК, Псков.
Цыганочка
Это было, кажется, в 42-м. И жили мы на Алтае, в деревушке подле знаменитого курорта Белокуриха. Все санатории тогда были забиты тяжелоранеными бойцами, а почти в каждом доме квартировали эвакуированные. Все местные мужчины ушли на фронт, а 14-16-летние мальчишки туда сбежали. Только старики да дети остались. Мне тогда 13 лет было. Мама с утра до ночи в колхозе, а я по дому управляюсь... Огород садила, корову доила, еду готовила, да еще за братишками, сестренками глядела – я самая старшая была. Трудненько всем жилось. Но жизнь есть жизнь, живой человек всегда чего-то хочет… Находили время и на развлечения. Соберутся, бывало девчата с бабами, и ну друг друга подначивать. Особенно выделялась одна эвакуированная. Очень она красивая была, смугленькая, на цыганочку похожая… и бойкая такая… Рассказывает: «За мной Митька ухлестывает, проходу не дает. Говорит: «Не согласишься – убью!». Ха-ха-ха! Девки! Убьёт – похороните меня на Красном Яру, пожалуйста (так кладбище у нас называли), да поближе к краю… чтобы я видела, как вы тут ****уете! Ха-ха-ха!».
А Митька тот еще фрукт. Три жены у него было, и от каждой дети. Почему его на фронт не взяли – не знаю… Он на курорте электриком работал, а Цыганочка - медсестрой. Жили оба в Медвежьем логу (улица так называлась). Дорога туда извилистая, с одной стороны гора крутая, а с другой речка…. Каждое утро к речке, на лошадке, запряженной в тележку с бочкой, приезжал наш водовоз за водичкой. И вот съезжает он к реке и видит, в стороне странное виднеется что-то. Остановил лошадку, подходит, а это трусики на кусте висят! Не успел он удивиться, как видит – а под кустом женщина убитая! А рядом с ней мужик! Он и про воду не вспомнил, скорей в сельсовет…
Опознали, конечно, Цыганочку. Холодная уж была. А Митька живой ещё. Ведь все-таки подкараулил… Сначала, видно, стукнул хорошо, а потом затащил в кусты и изнасиловал А сам отравился после всего, кислоты выпил. Его, конечно, спасать стали. Скорей желудок промывать, лекарства давать… а он кричит: «Не хочу жить без нее, не спасайте!!!». Увезли его в больницу, а мы, детвора, следом. Любопытные… всё в окошко палаты заглядывали. А вечером сказали нам, что умер он.
В последний путь Цыганочку вся деревня провожала. Старухи выли – далеко слышно было. И мужа ее с фронта на похороны отпустили. Мне запомнилось, он очень красивый был, боевой офицер… Любил жену, видно, сильно, на кладбище плакал... А Митьку хоронили позже, и тоже много народу было. За гробом три его жены с детьми шли, и рыдали все. Видно, тоже любили…
Александра Алексеевна ПОПРУГА, ветеран трудового фронта, ветеран труда.
г. Советская Гавань, Хабаровский край.
Любовь - прекрасное слово. В этом слове тепло и нежность, радость и веселье, счастье и жизнь. Война - страшное слово. В нем горе и страдание, тоска и печаль, несчастье и смерть. Любовь и война - несовместимые понятия. Но что давало солдатам бороться, сопротивляться, переносить невероятные страдания, выживать в страшном пекле войны? Любовь к Родине, к родному дому, к тем, кто остался дома и ждал солдата с войны. Каждый солдат во время войны жил надеждой, что его ждут мама, жена, невеста.
Примером большой и чистой любви служит история взаимоотношений Кангина Валентина Никитича и Соловьевой Анны Даниловны, знакомство которых состоялось 10 декабря 1942 года. В этот день Валентин Никитич получил письмо от незнакомой девушки из города Калинина.
Между молодыми людьми завязалась оживленная переписка. Каждую неделю Валентин получал письма от своей незнакомки. 10 декабря станет для них самой счастливой датой. Этот день будет днем начала дружбы, которая перерастет в любовь.
Каждый день Валентин с нетерпением ждал писем от Анны. Из письма Валентина от 5 января 1943 года:
«Если бы Вы знали, как я жду Ваши письма, как они дороги стали для меня и какой Вы близкой становитесь мне…».
Анна также с нетерпением ждала писем от Валентина, а получив письмо, считала себя самой счастливой девушкой. С радостью она шла на работу, улыбалась всем встречным.
Вскоре Валентин и Анна обменялись фотографиями. Валентин на фотографии увидел веселую девушку с длинными белокурыми косами, с весенними веснушками на щеках, только по черно-белому фото не мог определить цвет глаз. Настоящая русская красавица.
Анна же увидела на фотографии красивого молодого человека с выразительными глазами.
Каждый из них в письме надеялся на встречу, но это были мечты. На фронте заслужить правительственную награду было легче, чем получить отпуск для поездки домой. Валентину Кангину повезло: за отличие в сражении за Птахинскую высоту командование поощрило лейтенанта краткосрочным отпуском с выездом на родину.
30 сентября 1943 года Валентин Кангин приехал в Калинин, направился к Анне по адресу: улица Пушкинская, дом 7. В солнечный теплый день состоялась долгожданная встреча Валентина и Анны, о которой они мечтали в письмах почти десять месяцев. Вечером Валентин и Анна заметили на небе большое количество звезд. Анна предложила выбрать яркую звезду и считать ее своей. Так появилась их общая звезда.
Вскоре Валентин Кангин приехал домой, где его встретили мама и сестры, они не могли поверить этому счастью. Из родного дома 7 октября 1943 года Валентин писал Анне:
«...А теперь добавлю то, что за это время я ни разу не был один. Ты постоянно мысленно была со мной. Вот и сейчас мне кажется, что ты сидишь напротив меня и улыбаешься и своим светлым образом освещаешь окружающее пространство....».
Через неделю Кангину В.Н. нужно было возвращаться на фронт. Поезд проезжал мимо Калинина, где произошла еще одна непродолжительная встреча молодых людей. Уже через несколько дней Валентин получил очередное письмо и фотографию от Анны.
«Любимый! Эта улыбка всегда напомнит тебе октябрь 1943 года, перрон Калининского вокзала темной, холодной ночью и провожающую тебя на фронт Аньку после счастливых дней …коротенькой встречи».
С памятного вечера прощания на перроне в октябре 1943 года начинается период дружбы Валентина и Анны. 20 ноября 1943 года Валентин писал Анне:
«...не проходит ни одной ясной ночи, чтобы я не смотрел на звезду. Когда я смотрю на нее, мне кажется, что и ты смотришь, и мы встречаемся взглядами. Звезда наша движется по небосклону вверх и налево. Ты это замечала или нет?...».
«…Я хорошо представляю нашу прогулку сегодня. Лес дремучий. Я люблю такой лес. Вот мы идем, великаны-деревья расступаются. А какая-нибудь елка нет-нет и обсыпит нас искристым снежком. Нам весело и тепло на душе… Ты поможешь мне выбрать самую красивую елку. А потом будем встречать новый год…».
«Да, на войне была у нас любовь, но она была иная. Все понимали, что можно любить здесь и сейчас, а через полчаса начнется бой и твоего возлюбленного застрелят. При том что когда любим дома, в мирное время, не так себе любовь представляем. На войне не думали о будущем. И какой-то игры, притворства не могло существовать, потому что если возникали чувства, то уж любили на полную катушку. Слишком часто мы читали имена наших возлюбленных на фанерных легких памятниках на дорогих сердцу могилах.»
Мария Болотова, санинструктор
«Спрашиваете, была ли любовь? Да, отвечу вам правду, я этого не боюсь и не стесняюсь… Я сама была ППЖ, что означает походно-полевая жена. Неофициальная, другая, фронтовая жена.
Первым моим фронтовым мужем был командир батальона. Он был добрый, положительный мужчина, но я не смогла его полюбить. Уже через четыре месяца я пришла к нему на ночь. Но что иначе делать? Кругом одни мужики, и чтобы не страшиться каждого, лучше уж принадлежать кому-то одному. Во время боя и то так не боялась, как по окончании его, а тем более на отдыхе, в затишье. Когда стрельба во время схватки, они еще видят в тебе медсестру, помощника, а по окончании огня, чуть стихнет, уже все – один там подкараулит, другой тут.
Ночью из землянки в туалет боялась выйти… Рассказывали вам о таком другие девушки или нет? Конечно, стыдно о таком кому-то поведать. Гордость не позволяет… А все было именно так… Потому что хотели жить… И время уходило, и молодость… А парням к тому же трудно несколько лет без женской ласки…
Домов терпимости никаких для солдат на войне не содержали, бром тоже в еду не сыпали. Может, где-то об этом деле заботились, но не в нашей части. И если командиры могли рассчитывать на что-то, то простые солдаты все эти четыре года очень мучились. Дисциплина все давила на корню… Но никто об этом не рассказывает… Нехорошо вроде как, стыдно. А я во всем батальоне была единственная девушка и жила в одной землянке с парнями.
Мне отвели отдельное место, но там землянка-то была малюсенькая. Ночью в полусне постоянно от кого-то отбивалась – кому по щеке хлестану, кому по рукам. После ранения в госпитале тоже по привычке во сне размахивала руками. Санитарка ночью будит – что с тобой, спрашивает. А правду-то и стыдно кому-то рассказать.
Этого первого моего сожителя, фронтового мужа, убило прямым попаданием мины.
Второго военного мужа я любила. Он тоже командовал батальоном. Я была всегда рядом в бою, хотела видеть постоянно. А у него дома оставались законная жена и дети. Я видела их на фотокарточках. И он не скрывал, что уцелев, поедет жить обратно к ним, в Тверь. Но это не помешало нам быть с ним счастливыми в то время. После страшной схватки сидим, смотрим друг на друга – а мы живые, мы вернулись! И ни с кем другим он не сможет больше таких чувств пережить! Не сумеет! Я уверена всегда была, что он никогда больше не будет так счастлив, как тогда, на фронте, был со мной. Ни за что и никогда!
Перед Победой я оказалась на сносях. Я этого сама желала… Но своего ребенка я поднимала и воспитывала все эти годы сама, без его помощи. Рукой не пошевелил. Ничего не подарил, алиментов не платил. Ни письмеца не прислал. Война завершилась, завершилась и наша с ним любовь. Он жил долгие годы еще с любимой своей женой и детьми. Подарил только на память свою фотографию. А я поэтому и не хотела окончания войны.
Конечно, это кощунством кажутся вам такие слова… Но я любила как безумная! И я понимала, что когда наступит мирное время, моей любви придет конец. Хотя я рада, что он мне позволил испытать все это, побыть хоть временно, но счастливой. А я со своей стороны любила его всю свою жизнь. И нисколько не жалею. Теперь я старая стала, могу об этом рассказать.
Сын меня ругает: «За что ты вообще любишь его?». А я ничего не могу с собой поделать. Узнала не так давно, что он скончался. Неделю проплакала… И опять меня сын не понимает, говорит, что этот мужчина умер для меня много лет назад, уже в конце войны. А я продолжаю любить. На фронте я была так счастлива, это было лучшее для меня время… Прошу, фамилию мою не пишите, а то сын будет недоволен…»
Галина А., медсестра
«Да, конечно, была любовь на войне. У многих других я ее встречала. И хотя я, наверное, не права в этом, и это кому-то непонятно, но я не понимала и осуждала этих солдат. Потому что, по моему мнению, не время налаживать свою личную жизнь во время войны. Со всех сторон вокруг – огонь, гибель, выстрелы. И это все время, постоянно, каждую минуту. Об этом забыть, отстраниться от этого нельзя. И я уверена, так считала в то горячее время не только я.»
Ирина Зуева, снайпер
«Время идет, оно, конечно же, лечит, и я уже забыла многое из того, что, казалось мне, не забуду во веки веков.
Мы уже вошли в Германию, шли по немецким городам, уже в воздухе витало предчувствие Победы. А муж мой погиб. Сразу же. Его поразил осколок.
Мне рассказали, что привезли с поля боя убитых, я принеслась сломя голову. Обняла, вцепилась в него, не позволила похоронить с остальными.
Обычно в военное время хоронили вскоре после гибели. Схватка окончится, затем собирают людей отовсюду и выкапывают одну большую яму и засыпают всех вместе. Иногда засыпят одним песком и когда пристально на него смотришь, начинает казаться, что колышется, движется эта насыпь, потому что под ним кто-то остался еще живой. И вот я не позволила хоронить, хотела еще хоть одну ночь побыть с ним, попрощаться. Насмотреться вдоволь…
Поутру пришло вдруг решение везти его тело в Беларусь, на нашу с ним родину. При том что тысячи километров на отделяли. Идет война, дороги разбиты, суматоха повсюду. Сослуживцы даже подумали, что я рехнулась с горя. Они успокаивали, предлагали выспаться и прийти в себя, одуматься. Но я не сдавалась, не отступала от своего плана. Шла от генерала к генералу, потом дошла до Рокоссовского, который командовал нашим фронтом. Он вначале категорически отказал. Подумал, что я не в себе. Сколько уже других солдат захоронены вдали от родины в братских могилах…
Последний раз я пробилась к нему. Хотела на колени уже встать перед ним. Но он меня убеждал, что мой муж мертв, ему уже все равно. Тогда я сказала, что у нас нет общих детей, дом разбомбили, не осталось даже фотокарточек. Ничего. А так в родной Беларуси будет его могила. Будет, куда вернуться с фронта.
Маршал Рокоссовский молча ходил по кабинету взад и вперед. Тут я его спросила, любил ли он когда-нибудь? Ведь это не муж мой погиб, это погибла моя любовь. Он промолчал. Тогда я сказала, что в таком случае тоже хочу умереть прямо здесь, потому что жить без любимого человека все равно не вижу смысла. Он еще долго думал. Потом приблизился и поцеловал мою руку.
Мне выделили спецсамолет на одну лишь ночь. Я вошла в самолет… Обняла гроб… И потеряла сознание…»
Ефросинья Бреус, врач
Любовь и человечность — лучшие качества! Казалось бы говорить о них, когда вокруг множество военных конфликтов — не актуально. Однако именно на войне проверяется человечность. Именно война вытаскивает из людей худшие и лучшие качества. Но говорить сегодня о плохом мы не будем. Сегодня мы расскажем о необычных военных историях любви и человечности, практически сказочных
ИСТОРИЯ №1
Ставропольчане Варвара и Иван Репины оба прошли войну: она была медсестрой, он – связистом.
Военные истории любви. В армии генерала Власова
Иван Репин родился в селе Благодарном. С детства мечтал стать летчиком. Когда закончил десять классов поехал поступать в Харьков, но несмотря на хорошие экзаменационные оценки, его не взяли, Только через много лет он узнал почему. Его брат был осужден, как «враг народа» и отправлен в лагерь. В этом же лагере сидели и жены Молотова и Калинина.
После экзаменов Иван вернулся на родное Ставрополье и стал работать учителем начальных классов.
- Помню, работали в школе учителями одни молодые девчонки, — рассказывает Иван Ефремович. – С хулиганами никак не справлялись. Вот и дали мне для руководства сборный класс хулиганов. Все выправились. Правда прорабол я в школе всего год.
1939 участвовал в Финской войне. После нее, в 40-м, я все же поступил, но уже в Сталинградское военное училище связи. Как только началась война, вся учеба закончилась. Меня призвали на фронт.
Воевал Иван Репин в прославленной 2-й ударной армии под командованием генерала Власова. Перед ней зимой 1942 года была поставлена задача прорвать блокаду Ленинграда, но армия попала в немецкое окружение.
Тяжелые были времена. Съели всех лошадей, а потом и кости их выкапывали, ели. Тогда многие солдаты поумирали от голода. Правда, наши помогали: на самолетах сбрасывали боеприпасы и сухари. Мешки с сухарями, пока падали, рвались о ветки, а их содержимое рассыпалось. Одного из командиров взвода увидели, когда он собирал и ел сухари. Сразу решили расстрелять. Хотя, как военный, он был героем и уже много раз показал себя с лучшей стороны. Перед расстрелом его спросили о последнем желании. Он попросил закурить. Ему дали кусок газеты и табака. Когда он начал сворачивать папиросу, то увидел заметку о том, что его наградили за отвагу. Он расплакался и его, как героя, помиловали…
Я к тому времени уже понял, что из окружении нам не выйти, и попросил своего командира, чтоб я и еще 25 человек пошли на прорыв. Он дал добро и вручил знамя нашего батальона, которое один из солдат обмотал вокруг пояса. Только потом я понял, зачем это нужно. Ведь если знамя сохранится, то и батальон как бы жив, даже если от батальона останется только один человек. Мы дождались темноты и двинулись в путь. Шли болотами, которые обстреливались немцами. Когда они открывали огонь, мы почти полностью уходили под воду. Одного потеряли. До сих пор думаю, что он просто струсил и отстал. Сначала звуки стрельбы были впереди, затем вокруг нас, а когда остались позади, мы поняли, что у нас получилось прорваться. Из всей армии кроме нас, из окружения выбрались еще несколько человек.
Добравшись до своих, Иван и его товарищи доложили о ситуации, и на базе их 709-го отдельного линейного батальона связи образовали новую часть. Назначили командира, дали снаряжение и технику. В эту же часть направили служить и Варвару Макаровну.
Военные истории любви. «Мы всегда говорили: останемся живы – будем самыми счастливыми»
В 1942 году я добровольно пошла на фронт, — вспоминала Варвара Макаровна. — Все мои родные попали в зону оккупации. И я осталась совсем одна. Вот и решила идти воевать. В нашей военной части было пять женшин: врачи, фельдшер и я — медсестра. У меня была сложная работа: в бой я всегда шла с первым взводом, то есть впереди.
Помню однажды надо было пробежать через небольшой лесок к раненому, а тут немцы начали бомбить. Я увидела большое дупло в дереве, залезла туда, сжалась в клубок и молилась. Так и спаслась. Зимой мы только на лыжах ходили – снегу было выше пояса. Раненых с поля боя вывозили наспециальных лодочках – волокушах.
У каждого солдата на поясе был специальный пакет в котором находились стерильный бинт и жгут. Столько я крови повидала, перевязывая каждого раненого… Тяжелых везли в ближайший госпиталь, а там только на перевязку очереди по двести человек.
В части мы с девчатами каждое утро заваривали хвою, т.к. витаминов не было, так хоть ее попить. Ставили целыми котлами и перед
завтраком все пили. Мой Иван до сих пор кривится, вспоминая вкус этого «чая». А вообще к нему я всегда по-особенному относилась, оберегали мы друг друга. Живя в таких условиях‚ когда каждый день кого-то убивают, просто необходимо иметь близкого друга. Это очень помогает. Сначала мы просто встречались. Он приходил ко мне в медчасть по всяким мелочам — то палец болит, то еще какую-нибудь глупость придумает. Мы с девчатами даже вывеску на дверях повесили: «Без дела не входить», чтобы он не беспокоил нас просто так. А потом и поженились в загсе Волхова Ленинградской области. Свидетельство у нас было под номером 1.
Когда Ивана ранило в руку, его перевезли в госпиталь, а нашу часть начали отправлять на Карельский фронт. Я, когда об этом узнала, сразу поехала за мужем. Его не хотели выписывать но я все же уговорила врачей. Сказала, что сама его выхожу. Прибыли на место расположения части, а там никого нет. Мы кинулись на вокзал, а поезд уже тронулся, так мы на ходу запрыгивали. Вместе и Победу встретили. Потом родили двух девочек. Так с тех пор и не расстаемся. Война нас повенчала. В самые страшные минуты мы, прижавшись друг к другу, мечтали выжить и говорили, что будем тогда самыми счастливыми на свете.
Историю записала Лилия ИВАШИНА
ИСТОРИЯ №2
Эту удивительную историю любви поведал генерал-майор в отставке Алексей Рапота.
Военные истории любви.
Любовь по переписке
В сентябре 1941 года Алексей Рапота в числе лучших курсантов он был досрочно выпущен из авиационного училища и в звании старшего сержанта направлен в полк ночных бомбардировщиков. С конца декабря 1941 года Рапота участвовал в боевых вылетах. Войну он закончил в звании капитана.
- 1 мая 1942 года в нашем полку устроили праздничный митинг. Сначала нам зачитали приветственную телеграмму Военного Совета Первой воздушной армии, а уже в самом конце сообщили, что есть еще поздравления от студенток Московского педучилища.
Как потом мне жена рассказала, это директриса их надоумила написать поздравления фронтовикам. Причем, вместо адреса они написали просто – «На Западный фронт». Думали, хоть кому-то, но дойдет… Однако, политуправление их письмо размножило и разослало по разным частям.
Мне, как секретарю комсомольской организации, комиссар поручил вычитать мне его ответ. Написал, он сухо и я подумал, ну что это за письмо? Словно, какая-то газетная агитка – «Летаем! Бьем врага и добьемся Победы!»
Тогда я никому ничего не говоря, сделал маленькую приписку – «Девушки, у нас все ребята, молодые, холостые, но у некоторых родители остались на оккупированной территории, так что им просто некому писать. И они будут очень рады, если вы им напишите самые простые теплые слова». Затем перечислил фамилии 12 наших летчиков.
Кстати, в письме от девчат было три подписи: профорг – Киселева, комсорг – Макарова и староста группы – Татьяна Шлыкова. Последняя меня заинтересовала, вспомнил просто, что у графа Шереметьева была такая актриса. И я решил послать на ее имя маленькую личную записочку: «Таня, а вы, если можете, ответьте мне».
Вскоре к нам в часть стали приходить письма. Ребята удивились. Даже командиру пришло одно письмо, за что я получил от него нагоняй. Но самому первому пришло письмо мне от Тани. Правда, написала она его официально, обращалась на «вы». Вот так в мае 42-го и началась наша переписка.
Надо сказать, что мой друг Сашка Ильянович периодически перегонял самолеты на замену двигателя в авиамастерские на станции Купавна под Москвой. И мы ему дали «шпионское» задание – обязательно заехать в училище и как следует всех девушек рассмотреть. Когда он вернулся, его все окружили: «Ну как там моя? А моя?» Я дождался, пока все закончат и спросил про Танюшу.
А он мне говорит: «Знаешь, если бы ты не был моим другом, я бы у тебя ее отбил!»
Тут я, конечно, еще больше завелся, захотелось познакомиться воочию. И вскоре представился случай. В октябре Сашку вновь отправили перегнать самолет, а он говорит: «Ну, давай же, поехали вместе!» А как подойти к командиру с такой просьбой, ведь обстановка сложная, каждый день делаем по 3-4 вылета? Долго не решался, но Сашка меня убедил: «Ну, что ты волнуешься? Это же всего на 2-3 дня. Мотор заменят и сразу обратно».
Пошли вместе к командиру полка, и я сказал, в Москве проездом мой брат, и мне очень хочется с ним повидаться. А комиссар, зараза, все знал. Выходит из соседней комнаты и говорит: «А твой брат, случаем, не в юбке?!» Я со стыда чуть сквозь землю не провалился… Но комполка только рассмеялся и отпустил.
В Москву я ехал с определенными опасениями. Знал, что отец у Тани очень строгий. В общем, прилетели в Москву, и Сашка сразу повез меня на Загородную улицу, где Танюша жила. Он, оказывается, в первый приезд успел познакомиться и с ее родителями. Отец увидел Ильяновича, обрадовался: «О, Саша!», а на меня ноль внимания. Я расстроился, ну вот, думаю, я не ко двору, а ведь должен быть роднее Сашки. Я же уже полгода писал Тане письма чуть ли не каждый день. Представлял как мы с ней встретимся, обнимемся… А тут сижу сам не свой и уже, честно признаться, собрался уходить. Но тут, наконец, она пришла. Таня тогда подрабатывала инструктором-физкультурником, и в тот день она с допризывниками проходила полосу препятствий. Прибежала домой вся грязная, голодная, замерзшая. Мама увела ее к соседке, и там нарядила в самое лучшее платье — ведь жених на смотрины приехал. Ну и жених-то был хоть куда – уже офицер, в красивой летной форме да еще с боевыми орденами. Вот так мы в первый раз друг друга и увидели…
Седующие два дня все время гуляли по Москве. В итоге, перед тем как уехать на фронт мы с ней решили пожениться. Таня мне рассказывала, что ее все спрашивали: «Неужели ты за него замуж пойдешь? Ведь виделись-то всего пару раз». А она отвечала так: «Пойду! Они достойные ребята! Можно смело за любого замуж идти!» Потом я в полк вернулся, а перед самым Новым годом командир вдруг дает мне отпуск на целую неделю — жениться.
Пошли с Таней расписываться 1 января 1943 года. Приходим в ЗАГС, там сидит женщина лет тридцати пяти. А у меня даже паспорта нет, только временное удостоверение. Она вертит его в руках, не знает, куда штамп поставить, оно же маленькое совсем. Веселая, конечно, ситуация сложилась, но все-таки нашлось, куда шлепнуть печать…
В итоге мы поженились, а после нас еще трое ребят из нашей эскадрильи женились по этой переписке. Весной 43-го у нас в штабе освободилась должность писаря, и я попросил командира взять Таню. Она дошла с нашим полком до Смоленска, а в ноябре уехала домой рожать нашего первого сына…
После войны Алексей Никифорович остался служить в армии. В 1955 году окончил Академию ВВС, а в 1963 году Академию Генерального штаба. С 1968 по 1970 год был старшим советником при штабе ВВС и ПВО Республики Куба. После возвращения на Родину был старшим преподавателем в Академии Генерального штаба. 15 лет возглавлял кафедру ПВО в Академии бронетанковых войск. В 1987 году ушел в запас в звании генерал-майора.
ИСТОРИЯ №3
Эту историю рассказал инструктор альпинизма довоенной формации Алексей Малеинов.
В 1942 году, бойцы командарма Тюленева заняли оборону на перевалах Кавказского хребта. Новый год им пришлось встречать в горах. С немецкой стороны противостоял им специальный горно-стрелковый корпус «Эдельвейс» под командованием генерала Ланца. Для большинства немецких егерей этого корпуса горы Кавказа были очень хорошо знакомы. Еще в 30-х годах многие из них побывали здесь в качестве альпинистов, поднимались в горы в одной связке с советскими спортсменами.
В конце 1942-го немецкое командование задумало покорить Эльбрус, стратегически выгодную горную точку, откуда осуществлялся контроль за Баксанским ущельем.
На склонах Эльбруса для немцев представляла интерес комфортабельная туристическая гостиница «Приют одиннадцати» и расположенная рядом метеостанция (высота 4250 метров над уровнем моря).
В операции по захвату участвовал хорошо экипированный отряд германских егерей под командованием капитана Грота. На метеостанции в это время находились начальник «Приюта одиннадцати» Александр Ковалев, метеоролог, радист Кучеренко, а также группа из четырех красноармейцев.
Только наши стали готовиться к встрече Нового года, как вдруг раздался стук прикладов и лязг затворов. Немцев никто не ждал… Первым в дверь вошел капитан Грот. Первая реакция наших бойцов – стрелять. Но вдруг Александр Ковалев поднял руку и вскрикнул «Отставить!» и обратившись к капитану сказал: «Курт, ты узнаешь меня?». Оказывается, в немецком офицере он узнал своего напарника по восхождению, которое состоялось в конце 30-х годов. Узнал Ковалева и Грот. Это спасло жизни наших бойцов: пятеро против пятнадцати егерей – силы были слишком неравные.
Необычность ситуации, подсказала дальнейшие действия. Вдали от командиров, в канун Нового года, противники превратились в друзей. Из запасов были извлечены шнапс, рождественские пайки немцев, сало и спирт. Новогодняя ночь пролетела в воспоминаниях о былых восхождениях.
Утром обе группы по-тихому расстались. Русские покинули «Приют одиннадцати», немцы заняли его, а затем выполнили приказ, водрузили свои флаги на двух вершинах Эльбруса. Буквально через месяц эти флаги с Эльбруса сняли советские альпинисты под руководством Александра Гусева…
PS
Справедливости ради, надо сказать, что история «Приюта одиннадцати» была не совсем такая, ну да люди прошедшие войну, имеют право творить легенды…
ИСТОРИЯ №4
Свою военную историю любви рассказала, участница Великой Отечественной войны жительница Волоколамска Антонина Андреевна Смирнова. Фронтовые годы стали для нее судьбоносными
Военные истории любви. Вслед за линией фронта
– К началу войны мне исполнилось 16 лет, и я окончила первый курс педучилища в Торжке. Жила я в деревне Березки Новоторжского района Калининской области. В нашу деревню приехал армейский госпиталь легкораненых №2950, и я пошла туда работать.
Первый год я трудилась палатной медсестрой, а потом – в аптеке. Ездила на сансклад за перевязочным материалом. Наш госпиталь располагался недалеко от передовой. Как услышим, что идут бои, значит, скоро привезут раненых. В основном пехотинцы с поврежденными руками, ногами. Подлечим их две недели – и снова они идут в бой. Мне, девчонке, в то время 45-летние солдаты казались стариками, было жалко их на фронт отправлять.
Куда шла наша армия, туда и передвигался госпиталь. Размещались мы не в городах, а в основном в лесах и полях. Долго стояли под Ржевом, а Победу я встретила в Прибалтике.
Военные истории любви. Полюбила в монгольских степях
– После войны с Германией нашу 10-ю гвардейскую армию, а вместе с ней и наш госпиталь, перебросили на войну с Японией. Готовились к большим боям, много эшелонов гнали на восток.
В Иркутске была продолжительная остановка, и я успела сфотографироваться на память вместе со своей фронтовой подругой – сержантом Анной Козловой. Я берегу эту фотокарточку. Здесь мне 20 лет. У меня на груди – знак «Отличник санитарной службы». Я была в звании ефрейтора, но одну лычку на погонах не носила. Как-то это было не принято у нас.
Приехали мы в Монголию, и вот там произошла встреча, изменившая всю мою жизнь. В госпитале у нас долечивал ногу после ранения старший лейтенант Михаил Константинович Ефимов. Он был фронтовым разведчиком и комсоргом полка. Хоть я его и не лечила, но мы познакомились и подружились. По рождению он коренной москвич.
Мы устраивали вечеринки, он заводил патефон и учил меня танцевать. Ходили в кино. Дарил он мне букеты цветов, срывая их с клумбы. Много рассказывал о себе, я слушала с интересом.
Михаил вел свой личный дневник, куда записывал, все, что с ним происходило. Вот его запись, где впервые говорится обо мне: «Познакомился с девушкой ростом с 12-летнего ребенка – маленькая, толстенькая». Да, я действительно была маленького роста. Специально для меня шили шинель. В парикмахерской мне кудри делали. Вот такая была я – солдат в юбке.
Военные истории любви. Вышла замуж на Дальнем Востоке
– Война с Японией закончилась быстро, наша армия там и повоевать не успела. В октябре 1945 года меня демобилизовали, и я поехала домой. Михаил остался служить дальше.
В 1947 году Михаил прислал мне вызов, я поехала к нему в Благовещенск, там мы и поженились. Фамилию в браке я оставила свою девичью. Когда я забеременела, Михаил отправил меня в Москву к своей маме, и там я родила дочку Наталью. Мужа, как военного, переводили из одной войсковой части в другую. Второго ребенка, сына Вячеслава, я родила в Хабаровске.
Два года мы жили на Чукотке. Муж был там начальником аэропорта и секретарем парторганизации полка. Я работала в полку бухгалтером. Это было самое лучшее время! Жизнь была хорошая. Чукчи – добрые люди, простые и наивные, как дети природы.
В 1956 году мужа демобилизовали, и мы приехали в Волоколамск. Михаил работал главным инженером в школе слепых, а я устроилась бухгалтером в трест «Мособлсельстрой-18». Вскоре к моим военным наградам добавились еще две медали – «Ветеран труда» и «За трудовую доблесть».
Историю записал Владислав СОЛОВЬЕВ
ИСТОРИЯ №5
Эту удивительную историю поведала гвардии старший лейтенант в отставке Клавдия Михайловна Манюто, единственная в истории Великой Отечественной войны женщина, взявшая в плен немецкого лётчика вместе с самолётом
Хенде хох
- Когда началась Великая Отечественная война, мне было 19 лет. Работала я в городе Иваново, в горбольнице фельдшером. Была активной комсомолкой. Когда началась война я написала в райком комсомола заявление — отправить меня на фронт. Моё заявление опубликовали в областной газете «Ленинец» и вскоре отправили на фронт. Так я попала под Москву, на Калининский фронт. Самые тяжёлые бои под Москвой были в ноябре — декабре 1941 года. Участвуя в битве за Москву, вынесла с поля боя 11 раненых, а когда поползла за следующим, попала под артобстрел и получила два осколочных ранения. Одно в правую голень с раздроблением кости, другое – в мягкие ткани. Лежала на лечении в эвако-госпитале Тимирязевской академии, а после излечения попала на 3-й Белорусский фронт, служила в 105-м гвардейском авиаполку фельдшером эскадрильи.
Летали к белорусским партизанам отряда «Батьки Миная». Возили туда боеприпасы, медикаменты, оттуда – раненых партизан и детей. Участвовала в спасении полоцких детей из детского дома, где немцы у деток брали кровь для своих раненых солдат. Операция по их спасению называлась «Звёздочка».
В один из таких дней я дежурила на лесном аэродроме в палатке. Самолёты улетели к партизанам, а я осталась дежурить в палатке, ожидая самолёта с ранеными. Летали в основном ночью. И вот вдруг днём слышу гул самолёта. По звуку вроде бы самолёт наш, звоню стартёру, чтобы дал ракету — посадку разрешаю.
Самолёт сел. Рулит к моей палатке, и вдруг вижу на фюзеляже самолёта фашистские знаки. Думаю: что делать? Я тут одна, а ребята-техники от меня в 300-400 метрах. Прикинула: если лётчик один, возьму в плен. А если есть и бортинженер или штурман, то меня убьют. Самолёт рулит на малых оборотах, и я, недолго думая, прыгаю на крыло и направляю пистолет в кабину пилота и кричу: «Хэндэ хох!» Лётчик растерялся, руки поднял. А тут бегут ребята и кричат: «Клава, держись! Я лётчику командую: «Шнель, шнель», показываю — вылезай. Тут приехали командир полка Евгений Клуссон, начальник штаба, другие и увезли лётчика в штаб.
Лётчик оказался разведчиком, облетал он линию фронта, фотографировал наши позиции и фиксировал немецкие. Воевал он во Франции и теперь на Восточном фронте, имел награды. В общем, был «асом». А тут подвела его случайность. Перед полётом хватил изрядно «шнапса», а оказалось, что аэродромы наши были в параллельных координатах. Вот он и сбился с маршрута, попал в наше «распоряжение», где мы его и «прихватили». Случайно, но здорово. Потом отправили его в Москву вместе с самолётом и разведданными. Они оказались ценными и важными. А меня потом наградили орденом Красной Звезды.
Когда этого лётчика отправляли в Москву, он попросил командира полка показать ему ту девушку, которая взяла его в плен. Командир согласился. Пришёл из штаба посыльный за мной. Я явилась и доложила, командир объяснил мне, что лётчик хочет меня увидеть. Я поглядела на него — он такой симпатичный, молодой. Оказывается, он был единственным сыном у матери. И мне его стало очень жалко. Я обратилась к командиру с просьбой сбегать на полевую кухню и принести ему обед. Евгений Томасович разрешил. Я принесла лётчику обед… Он кушал, а я стояла перед ним — худенькая девчонка (вес мой тогда был 48 кг), меня в полку звали Берёзкой. Тогда у меня была длинная коса и светлые волосы.
Жаль, что я не запомнила фамилии этого лётчика. Наверняка он остался жив. Хотелось бы его разыскать…
Боевые награды Клавдии Михайловны. Два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны, медали «За боевые заслуги», «За отвагу».